Когда придет Еврей
— Судебный переводчик – это штатная должность или фриланс?
Есть и то, и другое. Я занимаюсь этим уже 8 лет, из них 6 проработал фрилансером, совмещая эту работу с преподаванием английского. Мне звонили, я приезжал, рабочий график был непредсказуемым. Затем в одном из судов освободилась штатная должность.
Помню одно из первых дел: адвокаты допрашивают свидетелей, а справа от меня раздаются какие-то странные звуки. Я повернул голову и увидел, что судья напряженно пытается вытащить последнее печенье из стеклянной банки с узким горлышком. Жрица Фемиды нервничала, и казалось, что позицию сторон она принимала или отвергала в полном соответствии с местонахождением злополучного печенья. Наконец раздался хруст, банка опустела, и суд продолжился в полном объеме.
Язык мой – друг мой
Леон Геер родился в 1976 году в Одессе. В США – с 1993 года.
Учился в колледжах Городского университета Нью-Йорка (The City University of New York), где получил степень бакалавра в области политологии и магистра в сфере международных отношений. В течение почти 20 лет работал преподавателем английского языка в частных школах и колледжах Нью-Йорка, последние 8 лет работает переводчиком в судебной системе и занимается письменными переводами для московского отделения Центра Карнеги.
На сегодняшний день во многих судах Нью-Йорка есть штатный переводчик с русского, в Бруклине и Манхэттене, во всяком случае, точно. Есть суды уголовные, есть гражданские, в одном из которых я работаю, есть также Верховный гражданский суд и Верховный уголовный суд. Плюс есть еще семейный суд, в который попадает немало выходцев из бывшего СССР.
— В уголовных судах, наверное, их тоже немало.
Преимущественно в делах о мелких правонарушениях – кражи из магазинов, вождение в нетрезвом виде, проституция, домашнее насилие. Помню, я переводил беседу обвиняемого с адвокатом. Она говорит: «Вы обвиняетесь в краже со взломом из магазина Century 21. Обвиняемый протестует – не было никакого взлома. Адвокат поясняет, что термин burglary означает незаконное проникновение на определенную территорию с целью совершения преступления: «Вы украли солнечные очки из этого магазина, несмотря на то, что ранее подписали документ, который запрещает вам появляться на территории сети магазинов Century 21 из-за кражи, совершенной вами ранее». Воришка продолжает упорствовать: «Но ведь это был другой филиал! Я думал, что не могу заходить только в тот, первый». «Нет, запрет действует на филиалы всей сети», – повторяет адвокат. Обвиняемый вздыхает и поворачивается ко мне: «Передай ей, что это не я такой. Это жизнь такая».
— Как становятся судебными переводчиками? Нужно профильное образование?
У меня есть степени бакалавра политологии и магистра международных отношений, я также учился в юридической школе. До того, как стал переводчиком, преподавал английский язык иностранным студентам. Чтобы стать судебным переводчиком, нужно сдать два экзамена. Первый – экзамен для всех, туда входит общее знание английского и судебная терминология. Те, кто прошли этот этап, приглашаются на второй экзамен, который, собственно, посвящен судебному переводу. Есть шесть заданий: перевод документов с английского на русский, с русского на английский. Потом есть последовательный перевод с русского на английский и наоборот, и синхронный перевод. Это самая сложная часть. Когда речь идет о менее распространенном языке, например, таком как украинский, второго экзамена нет – вместо него нужно предоставить рекомендации людей, которые могут подтвердить владение языком.
— Синхронный перевод в отличие от последовательного – это высший пилотаж. Вы специально готовились?
Смотрел судебные заседания и пытался синхронно переводить. Во время экзамена я пару раз отстал от темпа, но, поскольку другие части я выполнил хорошо, экзамен я прошел.
— Кто они, ваши коллеги? Вы дружите?
Переводчики, специализирующиеся на том же языке, что и ты, – конкуренты. Надо понимать, как с ними дружить, чтобы не отобрали кусок хлеба. Среди коллег встречаются очень образованные люди, например, профессора на пенсии. Есть у нас переводчик с арабского, он родом из Судана, но учился в СССР в летной академии. Есть двухметровый уроженец Ганы, который переводит… с русского. Владеет языком в совершенстве. Когда подопечные видят его в первый раз, это вызывает когнитивный диссонанс. Причем у него есть характерная особенность – мой коллега учился в Киеве и по-русски разговаривает с украинским акцентом.
— В общем, сюрпризов в вашей практике немало.
Хватает, да. Когда я сидел в зале суда, ожидая очередного подопечного, там отжигал очень интересный персонаж, афроамериканец в самодельной мантии, сшитой из разноцветных кусков ткани. На груди были наклеены фотография и вопросительный знак, как «урим ве-туммим» у библейских первосвященников. На голову этот человек нахлобучил подобие короны. Представлялся он не настоящими именем и фамилией, а «принц такой-то», используя семитское имя, не помню точно, какое. Если к нему обращались согласно паспортным данным, принц настаивал, чтобы его называли Мессией.
Судья, очень вежливый итальянец, живо интересовался подробностями. Спрашивал: «Почему вы сегодня в синей мантии? Вчера же вы были в оранжевой». Подсудимый с готовностью разъяснял значение того или иного цвета. Но от показаний отказывался: «Я с вами вообще разговаривать не буду, я вас уважаю, но вы здесь ничего не решаете. Вот когда придет Еврей (он употреблял это слово как имя собственное), тогда…» Адвокаты, преимущественно евреи, сидели с широко открытыми глазами.
Наклейка на гробу
— Евреи, наверное, есть и среди судей.
Недавно разбиралось дело, фигуранта которого выселили из квартиры, он вел практически бездомный образ жизни, жил в подсобке синагоги. Не знаю, религиозный ли он, но на голове у человека была кипа. Судья по фамилии Вайсберг спрашивает: «Вы соблюдаете субботу? Я не знаю, успеете ли вы переслать бумаги, которые следует отправить в связи с этим делом». Мой клиент воодушевился: «А вы еврей?» На лице судьи отразилась вся гамма чувств – было видно, что ему неудобно отвечать на этот вопрос. После продолжительной паузы Вайсберг ответил: «Ну, этнически».
Помню еще один эпизод, связанный с квартирным вопросом. Судья интересуется у фигуранта дела, почему на процесс не явилась ответственная квартиросъемщица. «Она в больнице с инфарктом», – отвечает человек. Судья просит предъявить документы, которые подтвердили бы это. Человек демонстрирует экран смартфона: «Это ее сердце, вот фото – до, а вот – после».
— Известные люди среди ваших клиентов были?
Пригласили меня как-то раз в адвокатскую контору. Адвокат – это очень прибыльная профессия, их офисы хорошо выглядят. Эта контора смотрелась особенно престижно. В комнате было несколько человек и переводчица: «Меня наняли, чтобы за вами наблюдать». У меня такого никогда не было.
Вваливается целая ватага, человек 10, все такие накачанные, двухметрового роста, и с ними миниатюрная девушка. Это был Александр Поветкин со своей свитой, чемпион мира по боксу. Поветкин должен был участвовать в матче с неким Уайлдером, но его дисквалифицировали, потому что он был уличен в употреблении мельдония. Уайлдер требовал оплаты разных неустоек, потерь его дохода от боя и так далее.
Я переводил показания врача, который прописал боксеру это лекарство. Допрос длился час или два, но с меня сошло семь потов, будто я сам был на ринге. Вторая переводчица следила за тем, что я говорю. Люди Поветкина постоянно делали замечания, придираясь к переводу. В какой-то момент я набрался наглости и сказал, что «переводчику мешают постоянные комментарии справа» (переводчик должен о себе говорить в третьем лице). Все замолчали, не трогали меня больше, а потом поблагодарили за работу. Но это было очень сложно.
— Какие дела вам особенно запомнились? Не убийства с расчлененкой, а что-нибудь странное.
Женщина решила похоронить отца-еврея по религиозной традиции. Обратилась в бесплатную похоронную контору, те пообещали, что всё сделают на совесть. Приходит она на похороны, а на гробу сбоку – наклейка с другим именем. Женщина стала требовать, чтобы гроб открыли. Ей начали говорить, что по еврейским законам это нельзя, она закатила истерику. Короче, открыли спустя какое-то время, и оказалось, что там действительно лежал другой человек. А ее отца похоронили в другом месте на этом же кладбище.
— Прямо как в «Компромиссе» у Довлатова.
Мне было очень жалко эту женщину, потому что на нее набросились все адвокаты похоронной конторы, пытаясь доказать, что у нее и раньше были психологические проблемы. Юристы – вообще народ довольно бессердечный. Но, надо заметить, некоторые – с чувством юмора. Переводил я как-то не особенно адекватную клиентку, которая пришла на консультацию к адвокату: «Я пришла по протекции Путина и Трампа. Я участвовала в международном исследовании, и мне полагается 1 % от прибыли». Адвокат поинтересовался, о какой сумме идет речь. «Четыре миллиарда долларов в день», – бухнула клиентка. Юрист даже не улыбнулся: «Тогда это не ко мне, я занимаюсь делами на сумму до 25 тысяч».
Полиглоты на карантине
— Сколько часов в день вы работаете? Нет ли ощущения, что от перехода с языка на язык пухнет голова, фигурально выражаясь?
Есть очень большая разница между федеральными судами и судами штата. Разница и в оплате, и в том, как это всё организовано. Федеральный суд больше похож на то, что мы видим по ТВ. Последние два года я работаю в основном в суде самой низшей инстанции, люди зачастую приходят туда самостоятельно, без адвокатов, часто с тобой советуются один на один. Ты должен быть не только переводчиком, но и социальным работником, а также нянькой. Этот суд перегружен. Мы как обычно представляем себе зал заседаний? Столы, значительное расстояние между судьей и подсудимым. Здесь такого нет, перед судьей толстенная стопка папок с делами, истцы и ответчики подходят к нему вплотную.
До пандемии коронавируса в таком режиме я проработал полтора года. Мне постоянно звонили: «Иди на такой-то этаж», шел, там разбиралось дело на 5-10 минут, потом – на другой этаж. Бывало, что я в стандартный рабочий день, с 9:00 до 17:00, в главный офис даже не заходил, постоянно находясь в броуновском движении.
Еще существуют depositions, допросы перед судом. Там можно целый день провести, переводя с одного языка на другой. Судебные процессы идут в расслабленном режиме, судьи и адвокаты переговариваются, а ты сидишь и ждешь. А depositions проходят практически без перерыва, я приходил домой и чувствовал, что мне физически сложно разговаривать на любом языке.
— С какими языковыми проблемами вы сталкиваетесь? Профессиональная терминология, сленг?
Очень сложно переводить, когда подопечный говорит на двух языках, рассказывает что-нибудь по-русски, вставляя слова на английском. Мозг непроизвольно переклинивает, и ты начинаешь судье переводить с английского на русский. Сейчас, кстати, основная масса эмигрантов из бывшего СССР – это жители среднеазиатских и закавказских республик, для которых русский не является родным. Второго января, точно помню дату, меня пригласили в камеру предварительного заключения. По ту сторону решетки стоял небритый человек, разговаривавший с сильным акцентом. Перевожу ему: «Согласно полицейскому протоколу, вы вчера нанесли побои супруге, ударили ее кулаком в лицо и пытались задушить. Расскажите, что произошло». – «Я домой пришел, кушать хотел, а жена ничего не приготовил. У всех Новый год, жена готовит, а мой – нет… Ну, я ее за волосы взял и на кровать положил».
Я также перевожу и с украинского. Никогда не мог подумать, что буду этим заниматься, поскольку я родом из Одессы, это традиционно русскоязычный город. Я, конечно, слушал в детстве украинское радио, смотрел телевидение, но уровень владения языком был явно недостаточным. Украинский я подтянул уже в США, стал читать, общаться с носителями языка в интернете. Были причины и меркантильного свойства: чем более язык редкий, тем он лучше оплачивается.
Теперь я – единственный во всей судебной системе штата Нью-Йорк переводчик с украинского. Собрал нужные рекомендации, начал работать. Со мной связываются из судов разных инстанций на территории всего штата, включая удаленный перевод по Skype.
— Вы сказали, что из-за коронавируса ваше основное место работы закрыто. Как вы используете вынужденный отпуск?
Благодаря карантину я очень активно занимаюсь языками. Регулярно участвую в разного рода митапах по Zoom. Иврит улучшил в какой-то мере, испанский. Польский немного. Думаю поизучать португальский, занимаюсь при помощи приложения Duolingo турецким. Я принимал участие в онлайн-конференции полиглотов, познакомился с абсолютно уникальными людьми. Они действительно хорошо владеют десятком языков. Многие из них действительно хорошо владеют десятком языков, или хотя бы на таком уровне, как я – ивритом. Причем в личном общении это очень скромные и приятные люди.
Я сейчас работаю дистанционно, готовлю к TOEFL, выполняю и письменные переводы. В послужном списке – немало статей для Carnegie.Ru, четыре книги, включая работы Сергея Алексашенко и Андрея Колесникова.
— Споры о том, какой язык богаче, очень популярны в рунете. У нас, дескать, великий и могучий, куча суффиксов и приставок, виртуозная обсценная лексика опять же. В английском – чистая математика, всё по формулам. Что по этому поводу можете сказать вы, человек, который на повседневном уровне оперирует самыми разными пластами двух языков?
В интернете патриоты русского языка любят составлять мемы, да. Например, глагол run. В английском только run, runs, ran, running, а вот по-русски можно убежать, забежать, сбежать, вбежать, прибежать, избежать, плюс всякие другие формы: сбегая, убегая. Этим пытаются проиллюстрировать, иногда в шутку, а зачастую всерьез, что английский язык беднее. Но при этом почему-то так мало людей, которые могут в совершенстве разговаривать на этом «бедном языке».
Русский и английский – разные языки, они строятся по-разному. Один – синтетический язык, который меняет окончания, другой – аналитический язык, где изменения происходят за счет вспомогательных слов. В английском есть огромное богатство выражений и идиом. Очень часто для многих слов сложно найти русский эквивалент. Да и наоборот, конечно, бывает. Поэтому я бы вообще не сравнивал. Просто английский – другой, а люди, не найдя в английском того, что есть в русском, ошибочно считают, что он бедный.
Относительность плавильного котла
— Судья Вайсберг – «этнический» еврей. А вы какой?
Я просто еврей: тут сочетается и интерес к своим предкам (много занимаюсь генеалогией), и интерес к Израилю, и соблюдение религиозных традиций. Это соблюдение, возможно, и отличается от ортодоксального, но я люблю делать кидуш, проводить субботнюю трапезу. Потом свет зажигаю, транспортом пользуюсь, хотя, если есть выбор, делать что-нибудь в шаббат или нет, я зачастую не буду этого делать.
В синагогу я прихожу больше для общения. Я начал посещать синагогу еще в Одессе, как только это стало возможным, потому что считал: «Раз ты еврей, значит, должен ходить в синагогу». Присоединиться к миньяну не отказываюсь, но мне сложно автоматически читать молитвы – делаю это в очень ограниченном объеме, пытаясь вложить смысл в то, что читаю.
— Что заставляет выходцев из бывшего СССР открывать и посещать синагоги, в которых говорят на их родном языке? Концепция плавильного котла дала слабину?
Уже давно говорят о том, что Америка не melting pot (плавильный котел), а скорее salad bowl (тарелка салата). Хотя этнические группы и перемешаны, их представители сохраняют свою идентичность. Что же до Нью-Йорка, он во многом до сих пор этнически сегрегирован. Ты едешь в метро, и вагон переполнен. Чтобы вовремя сесть на освободившееся место, ты должен знать, возле кого встать. Можно легко прогнозировать, кто на какой остановке выйдет. Например, афроамериканцы живут в определенных районах, можно заблаговременно встать рядом. Я сначала думал, что это моя личная стратегия, но потом в The New York Times появилась статья про то, что так многие поступают.
Поэтому тут плавильный котел относительный. Америка большая, общин множество. Я сейчас живу на Манхэттене в историческом районе, который называется Lower East Side (Нижний Ист-Сайд). Там проживало немало евреев, с тех пор многое изменилось. Тем не менее на Ист-Сайде остались синагоги, есть значительная еврейская община. Я иногда бываю в тамошних синагогах, но как-то комфортнее ощущаю себя «среди своих».
На выходные я еду в Бруклин, на Брайтон-Бич, где живет моя мама. У нас тут много общин, в массе своей – русскоязычные. В основном общины, раввины в которых принадлежат к движению ХАБАД, хотя многие, а порой и большинство из прихожан, не ведут ортодоксальный образ жизни. Есть большая община литовских русскоязычных евреев. Есть, конечно, выходцы из СНГ, которые ходят в обычные американские синагоги, но вообще «наши» ходят к своим.
— Кто составляет костяк русскоязычных религиозных общин?
Есть полностью молодежные, есть несколько смешанных, в которые приходят люди разных возрастов. Существует интересный феномен, когда эмигранты во втором поколении, которые плохо разговаривают по-русски, называют себя russian jews и посещают русскоязычные общины.
— Относительно нынешних этнических волнений у вас есть прогнозы? Многие предрекают Америке гражданскую войну.
Я сейчас живу в эпицентре событий, прохожу мимо заколоченных досками витрин в Сохо. Это очень печально, но в США за всю историю страны было немало потрясений, от которых страна оправилась, начиная с Войны Севера и Юга. Возьмем 60-е годы: студенческие волнения, сегрегация. 70-е годы – финансовый кризис, Нью-Йорк горел, несколько кварталов превратилось в пепелище.
Не думаю, что в Америке произойдут радикальные изменения типа развала страны. Меня больше беспокоит отсутствие нормальных лидеров с обеих сторон. Я не являюсь сторонником Трампа, мне кажется, что сам факт его избрания был свидетельством определенной моральной деградации. С другой стороны, тот человек, который сейчас представляет демократическую партию, тоже не тянет на нормального лидера. В этом смысле я за США волнуюсь.
— Что говорят местные евреи? Собираются ли в Израиль, как того хочется Еврейскому агентству «Сохнут»?
Сейчас в синагоги приходит мало людей, особо не пообщаешься. Из того, что я видел в Zoom, Эстер Лэм, активистка еврейской общины, объявила, что уезжает в Израиль. С другой стороны, есть люди, выступающие против массовой алии. Они считают, что это ослабит еврейскую диаспору и этого нельзя допустить.
