Открытый микрофон

36 лет. Стендап-комик. Окончил одесскую Академию пищевых технологий. Вегетарианец, трезвенник, близко интересуется йогой. Лауреат премии журнала GQ «Человек года». 

Евреев всегда притесняли, и поэтому у них сильно развито чувство юмора. Иногда лучшее решение в сложной ситуации — это посмеяться над ней.

Мы используем ситуации из жизни, высмеиваем их, тем самым изживая проблему. А если хочется высказать что-то очень личное и серьезное без смеха, можно написать книгу.

Мне нравится шутить с залом экспромтом и шутить в жизни — может, даже больше, чем готовить выступления. Я больше люблю шутить не готовясь.

Я шучу обычно про то, что происходит в моей жизни. Не сильно люблю шутить на темы, которые со мной никак не связаны.

Телевидение — это выжимание талантов из талантливых людей в индустриальных масштабах, чтобы превратить их в деньги.

Взрослые люди воспринимают юмор всерьез, за чистую монету. Видят в этом подоплеку. Пишут жалобы на канал: «Вы упомянули имя Валерий в своем номере, меня зовут Валерий — теперь у меня душевная травма». Разное бывает. Странных людей много. В первую очередь надо понимать, что мы делаем юмор, и не воспринимать близко к сердцу.

За основу [моих историй] взяты реальные события, их я не придумываю, но развитие этих историй, как правило, вымышленное. В реальной жизни происходит не так много смешных событий, как хотелось бы, поэтому стендапы не бывают целиком правдой.

Сложно изображать на сцене открытого человека, если ты на самом деле не такой. Этот жанр требует от человека определенных качеств — быть открытым в том числе. Зритель должен сопереживать тебе, узнавать себя в твоих историях, а если ты будешь говорить неискренне, то не будет обратной связи.

Стендап-комик должен быть постоянно в социуме: общаться, знакомиться. А когда вся твоя жизнь проходит в офисе и за четыре года работы там ты написал все шутки, какие только возможно, о той жизни, которая была до офиса, то понимаешь: надо что-то менять.

Когда у тебя всё хорошо, это никому не интересно. Хорошими получаются те шутки, в основе которых лежат твои неудачи.

Вся моя семья, как и многие жители Одессы, очень любит шутить. И вся твоя жизнь, если ты одессит, этими шутками пропитана. Одна из моих бабушек дожила до 84 лет, и всё потому, что она ко всему относилась с юмором.

Гастроли — это работа, которая приносит деньги и от которой мы уже порядком подустали, но продолжаем ее делать. Конечно, кроме денег есть возможность радовать людей в разных регионах, видеть, как они счастливы и как им нравятся наши выступления. Это дает очень сильную энергетическую подпитку.

Если что-то получается не так, как хотелось бы, нет смысла расстраиваться. Надо строить меньше эфемерных ожиданий. И больше делать то, что умеешь. Тогда и разочарований будет меньше.

Я шучу на темы, которые вокруг нас. Семья и отношения. Вопрос национальностей. Алкоголь и похмелье. Спорт и армия. Туризм. Их и развиваю. Стараюсь убирать из текстов пошлость, шутки ниже пояса.

Наша жизнь, как и всё в этом мире, имеет конец. И если относиться ко всему легко, то и житься будет легче.

41 год. Актер, сценарист, продюсер, автор и исполнитель песен. По специальности — переводчик с французского. Кандидат экономических наук. В комики пришел из КВН, был капитаном команды «Сборная Пятигорска», с 2006 года работает в этой области профессионально. 

В Европе или Америке 90 % шуток, которые нам кажутся смешными и нормальными, были бы просто непроходными. Люди только таращились бы и кричали комикам вслед: «Сексисты, сексисты».

Во время карантина я работал на корпоративе по Zoom. Очень круто получилось. Там 30 человек сидят прямо как будто с тобой за одним столом. Очень близко они сидят, и ты им поешь. Получается офигенно, как будто квартирник какой-то. В такой прямо компании, тесном, дружеском кругу.

Почему бы не поддеть-то, не взбодрить немного? Люди, у которых есть чувство юмора, на это реагируют нормально. Юмор же спасает в трудных ситуациях, помогает всем выпустить пар: и народу, и «Газпрому», и всем-всем-всем.

Бывает такая сатира, в которой смех доминирует над обидой. А бывает такая, после которой ты стоишь весь в г…вне.

У меня есть несколько анекдотов, которые очень подходят для жизни. Например, анекдот про гинеколога, которого судят за то, что он девочку-цыганку убил. Это мне мою жизнь очень напоминает — у меня куча сценариев, сижу, копаюсь в них, голова гудит, и тут приходит мой водитель и говорит: «Семён, я тоже сценарий написал. Прочти, пожалуйста».

Я люблю не просто комиков: я люблю писателей, у которых возникают интересные мысли по поводу нашей жизни, а формулируют они эти мысли смешно. Мне очень нравится Жванецкий, не устаю это повторять. Довлатов мне нравится, и Булгаков мне нравится, и Чехов.

Нет запретных тем, есть такое понятие — «не смешно». Нельзя быть пошлым, вторичным, грубым и неостроумным.

Смешно — это когда есть такая точная формулировка мысли, до которой раньше никто не додумался. Так что смешнее правды, можно сказать, точность.

Если снимать комедию про президента подобострастно, конечно, никто ее не будет смотреть.

Александр Васильевич [Масляков] сказал как-то: «В КВН шутить можно над кем и как угодно, лишь бы это не было обидно». Эта мысль мне понравилась — не то чтобы я ею руководствуюсь, но это очень похоже на стратегию.

Я вообще стараюсь не шутить. Просто стараюсь подмечать интересные, парадоксальные моменты, обращаю на них внимание.

И во время Великой Отечественной войны люди шутили, частушки пели, смеялись, театральные труппы приезжали к солдатам поднимать настроение; и во Вьетнам летали комики, чтобы американских солдат веселить, — юмор нужен для того, чтобы не бояться смерти.

Мы чего-то боимся, над этим шутим, и нам становится намного легче, это такое симптоматическое лекарство, которое не помогает полностью избежать всех проблем, но помогает выпустить пар.

Я действительно ответственно отношусь ко всему. Иногда бываю чересчур серьезным. Пытаюсь от этого избавиться, но не знаю, доживу ли до того момента, когда у меня это получится.

44 года. Пародист, шоумен, телеведущий. Пятый муж Аллы Пугачёвой. Окончил факультет лингвистики РГГУ и чуть не защитил диссертацию по «Фаусту» Гёте. В 30 лет был награжден орденом Дружбы за «многолетнюю плодотворную деятельность». 

Телевидение переэксплуатировало молодежный стеб. Прикалываться и ржать по каждому поводу стало общим местом. Меня, как телезрителя, это раздражает.

Пока я могу иронизировать, шутить про существующий режим, я могу работать. Как только не смогу этого делать, не буду работать.

Чаще всего ничто не бывает так смешно, как горькая правда.

Когда я последний раз был на «Славянском базаре» и меня всё время пытались ограничивать в шутках про Александра Григорьевича Лукашенко, я сделал всё ровно наоборот. Мероприятие, где сидит президент и выходит пародист, — для меня невозможно не шутить про него.

У меня всегда есть ощущение, что ты поднимаешься к публике, а не опускаешься. Зритель всегда сложнее тебя — я всегда воспринимал зрителя как некую сумму интеллектов, они умнее тебя.

Я получаю огромное удовольствие от того, что делаю, но считаю, что самое смешное — относиться к этому как к чему-то вечному. Вообще, артисты, которые относятся к себе как к какой-то константе, быстро заканчивают. Я — такое временное правительство.

В принципе и сейчас к своему делу спокойно отношусь, я не принадлежу к тем артистам, которые считают, что сцена для них всё и если не она, то конец.

Чем больше выслуга лет, чем дольше история известности или популярности, тем меньше наглости. Повышается ответственность.

Я никогда не боялся сцены. Есть артисты, которые выходят на сцену через преодоление. А я всегда был на сцене смелее, наглее, свободнее, чем в жизни. 

То есть мне сложнее было ответить хаму в троллейбусе, чем парировать выкрик из зала.

Я никогда не ставил себя выше других и сейчас не ставлю. Я вообще люблю людей и стараюсь видеть в них хорошее.

Мне всегда было достаточно собственного ощущения, доволен я тем, что сделал, или нет. И как близкие реагируют. Всё остальное — ерунда.

Главное — оставаться честным перед самим собой. Потому что всем не угодишь.

Я привык к мгновенной реакции: когда ты шутишь на концерте, то по реакции публики сразу понимаешь, смешно им или нет. В этом у инстаграма большое преимущество перед телевизором. В телевизоре ты можешь что-то планировать, придумывать, тратиться, вкладываться, а потом вдруг выяснится, что получилось не то, что задумывал. В инстаграме сразу комментарии, просмотры, отклики.

Сегодня в мире очень много информационных потоков. Страница в соцсети — едва ли не единственный, который ты можешь контролировать самостоятельно и доносить через него до публики ту информацию, которая кажется тебе важной или правдивой.

Меня никогда никто не ограничивал, в том числе когда выступал перед Владимиром Владимировичем. У меня никто не просил текст заранее, что я сейчас пошучу.

Я себя ощущаю не литературой, не классиком, я себя ощущаю шоуменом.

64 года. Артист эстрады, певец, актер, телеведущий, создатель и худрук «Шифрин-театра». Написал три книги. Увлекается бодибилдингом. Лауреат премии клубов World Class «Мистер Фитнес». Имеет диплом правительства Москвы за пропаганду спорта и здорового образа жизни.

Чтобы стать новым Салтыковым-Щедриным, надо сначала им родиться. Не уверен, что у меня есть сатирический дар. Есть дар насмешки.

Меня часто спрашивают: как получается, что самые искрометные и довольно простые номера приобретают оттенок безысходной печали? Почему я так делаю? И зачем нарочно «гружу» какие-то веселые ситуации или забавные тексты серьезностью? Этот вопрос меня просто обескураживает. Поверьте, я не делаю этого специально: так во мне звучит мое еврейство.

Юмористический жанр умер для телевидения… Ну нет его сейчас в том виде, в каком мне хотелось бы, чтобы он был представлен!

Чем опасна первая популярность, почему о ней говорят «звездная болезнь»? Потому что от тебя отсекается часть информации, которая для тебя важнее, чем любые комплименты. Ты не знаешь своих критиков и недоброжелателей.

Я сейчас смотрю свои старые эфиры и — прошу прощения за сравнение, я имею в виду просто сам поступок, — мне, как Гоголю, хочется пройти по книжным лавкам и выкупить весь тираж поэмы «Ганц Кюхельгартен», чтобы его сжечь. Половину своих эфиров смыл бы к чертовой матери! 

Хотелось бы ощущать себя дубом, который с годами становится мощнее и устойчивее, но нет: я по-прежнему чувствую себя стеблем, который ветер колышет вправо-влево.

Я для себя объяснял необходимость виртуального общения отсутствием обратной связи со зрителем. Мне хотелось немножко отделиться от персонажа, сказать: «Ты постой здесь, отдохни немножко от кривляний, от бесконечного смеха, а я пообщаюсь со своими зрителями».

У меня в фейсбуке часто повторяется один и тот же вопрос: «Почему вы не закрываете вход на страничку тому-то имяреку?» Мне стыдно признаться, но мне иногда нравятся мои оппоненты. Можно, конечно, просто создать рекламный блог грядущих выступлений, бесконечно постить свои фотографии и плакаты. Но я искренне не получу от этого удовольствия.

Когда меня просят противопоставить Comedy Club сдержанному юмору застойных лет, я всегда взрываюсь. Собираясь веселой компанией за праздничным столом, мы все превращались в Comedy Club и никогда не сдерживали себя.

Депрессивное настроение у меня бывает в двух случаях: если я переработал или не работал вовсе. Из этих двух зол я выбираю меньшее: мне проще работать.

Все самые курьезные случаи в моей жизни связаны с моей рассеянностью. Я к ней отношусь как к персонажу биографии, как к какой-то старухе Шапокляк, от которой никогда не знаешь, чего ждать. В таких случаях иногда складываешь руки на груди и спрашиваешь: «Что ты мне опять приготовила?»

Моя эстрадная маска сыграла злую роль. Она долго не давала повода режиссерам взглянуть на меня по-другому.

Я не очень люблю вторжения в свою частную жизнь, потому что руководствуюсь своим отношением к частной жизни другого человека. Никогда не позволю себе даже у близких знакомых спросить о вещах, которые составляют круг их частной жизни.

Жизненный опыт мешает восприятию жизни. Но я борюсь с этим, ведь если пропадает «ребеночий» взгляд на мир, то это плохой симптом.

Однажды я зашел в туалет на станции и увидел газету со своим интервью в подборочке бумаги для дальнейшего использования. Этот случай убил во мне пиетет к собственной значимости.

32 года. С шести лет живет в Израиле. Капитан израильской сборной КВН, стендап-комик, телеведущий, продюсер. К восьми годам выучил иврит, а занявшись юмором профессионально, был вынужден восстанавливать забытый русский. По собственному признанию, делал это с помощью прослушивания Высоцкого, Слепакова, Веллера и Парфёнова. 

В состоянии стресса гораздо легче шутить. Особенно если есть доминирующая новая тема, которая объединяет всех. Вообще, большой эмоциональный стресс — это прекрасная среда для творчества.

Ивритоязычный юмор не проходит внутренний ценз, который мы, даже живя в Израиле, всё равно себе ставим. Я помню, когда Ариэль Шарон впал в кому, на израильском телевидении эту тему обсасывали и шутили, что он теперь «принимает неосознанные решения». Для русскоязычного уха это жесть. Посмеяться над убийством человека! Но в Израиле на иврите это нормально.

Во время нашего карантина у меня родилось много новых шуток. Буквально вчера я обрадовался, что открываются концертные залы, правда, сидеть можно будет через одно место. И в кинотеатрах, и в самолетах можно будет сидеть через одно место. И я понял, что впредь многое в нашей жизни будет происходить через одно место.

Юмор — это психологическая помощь. Юмор становится смешным, когда человек узнает в нём себя или свою ситуацию.

Я не большой поклонник черного юмора, особенно в своих выступлениях. Стараюсь ставить себе границы, фильтровать шутки, чтобы никого не обидеть.

Значение слова «кошерный» — «пригодный». Как в еде, так и в юморе. Есть пригодный юмор. Только в том, что касается религиозного кашрута в иудаизме, есть однозначные правила. А в юморе каждый для себя выбирает, что пригодно, а что нет.

В самом начале [пандемии] во всём мире боялись, что коронавирус доберется до них, и только в Израиле боялись не того, что он доберется до нас, а того, что в его существовании обвинят евреев.

Я отношусь к себе с самоиронией. Понимаю, что юмор, который у меня получается, не рассчитан на молодежную аудиторию. Моя публика — это люди моего возраста и старше. Вот я недавно над собой стебался: «Что у меня общего с коронавирусом? У нас одинаковая целевая аудитория!»

Не умею работать каждый день: обычно все лучшие идеи приходят в голову в последний момент, когда я от страха начинаю быстро соображать. Когда я понимаю, что всё, деваться некуда, тогда неизвестно откуда берутся идеи, силы, вдохновение, и я начинаю креативить.

У нас [в Израиле] над религией можно смеяться. Мы же с Б-гом на ты, можем поспорить, в каких-то моментах переспросить и, разумеется, шутить.

Думаю, что лет через 30, когда в странах бывшего Союза сменятся поколения, границы юмора расширятся.

Еврейский юмор придуман в советское время, в Израиле нет такого понятия. От других этот юмор отличается тонким, более изящным характером. Он работает на полутонах, на полуслове, на выделенном парадоксе.

После концерта ко мне подошла женщина и сказала: «Илюшенька, вы молодец. Выступаете лучше любого профессионала». Вот это еврейский юмор — вроде и комплимент, а на сцену выходить перехотелось.