К иудаизму Авраам и Хая-Мушка Лившиц шли своими особенными путями. Переезд в Москву поначалу давался им нелегко, но энтузиазм и упование на Творца позволили добиться наилучших результатов. От соседей, поджигающих мусорные пакеты, до гаишника, который хочет попробовать мацу.
Жених в шляпе, невеста в брюках
Хая-Мушка: «На самом деле мы с Авраамом родственники: он мне приходится троюродным братом. Но познакомились мы только в Израиле. Мы оба из Бухары, моя бабушка (родная сестра его дедушки по материнской линии) вышла замуж за бухарского еврея. В результате получилось, что я сефардская еврейка, а он ашкеназ.
О еврействе моя мама знала только, что в субботу не стирают. В Песах в доме были и маца, и хлеб. В Израиль мы приехали в 91-м и оказались в Кирьят-Малахи. Семья Авраама сначала поселилась в Бат-Яме, но моя мама посоветовала им переехать в Кирьят-Малахи, потому что там жизнь дешевле. Авраам предложил мне дружбу. Религиозными мы стали уже после свадьбы».
Авраам: «Я родился в Бухаре. Бабушка с дедушкой эвакуировались туда из Украины во время войны. Родственники со стороны отца были соблюдающими, со стороны матери — нет. В 1995-м мы репатриировались в Израиль.
В Израиле у меня случилась авария на работе: я упал в ванну с химическими средствами, получил ожоги второй-третьей степени и месяц пролежал в больнице, после чего начались поиски истины. Так я попал в ешиву в Кирьят-Малахи».
Хая-Мушка: «Мы гуляли с Авраамом по шабатам по городу: он уже в шляпе, а я все еще в брюках. Мама сказала, что Авраам — очень хороший, семья у него хорошая, и мне стоит выходить за него замуж. Несмотря на всю историю с ожогами, которые оставались у него еще три года. Я и послушалась. Хоть были мы молодыми, мне было без недели 19, и немного боялись. Всю свадьбу Авраам оплатил сам из компенсации, которую получил за несчастный случай».
Как ребе с женой поругался
Хая-Мушка: «Мне было очень тяжело принять все по-настоящему — в сердце этого не было. Я заставляла себя многие годы. И самыми тяжелыми были вопросы скромности в одежде. Я же носила брюки, маечки, все современное. Надеть парик для меня было ужасом, особенно в жарком израильском климате. Религиозность пришла с годами. Потихонечку. Сегодня это во мне уже живет. И моя мама тоже постепенно стала религиозной уже после моей свадьбы».
Авраам: «Я приближался к религии. Учился в “литовской” ешиве, а молился с хабадниками. И вот как-то благословенной памяти раввин Шалом-Бер Горелик попросил меня ухаживать за его одиноким родственником — Цви Милявским. У него не было детей, жил он один. И каждую субботу на протяжении многих лет я брал его в синагогу, потому что самостоятельно дойти он не мог. А он, со своей стороны, очень повлиял на мое религиозное становление».
Хая-Мушка: «Раввин Милявский в самом начале нашей семейной жизни даже лично помирил нас с мужем. Глупой я была и много ошибок делала: поругались из-за какой-то мелочи, и я ушла, демонстративно хлопнув дверью. Р. Цви мне начал рассказывать, что какой-то ребе — то ли Цемах-Цедек, то ли Бааль-Шем-Тов, не помню — тоже как-то поругался с женой, но это не означает, что нужно разводиться. Для меня это было откровением: и чтобы ребе поругался с женой, и что не нужно разводиться!
И он готовил нам клубничное варенье, мариновал рыбу, а мне подарил кошелек своей жены. Она скончалась лет в 50 от инфаркта — не успела принять лекарство».
300 кг багажа
Авраам: «В финансовом плане у нас проблем не было. После аварии на заводе я получил компенсацию и затем какое-то время получал пособие по инвалидности. Первым делом купил себе тфилин.
После свадьбы я стал на постоянной основе учиться в колеле, а там постоянно велись разговоры между учащимися о важности “шлихута” — работы эмиссарами в еврейских общинах. Я загорелся этой идеей. Это шло изнутри».
Хая-Мушка: «У меня был шок. В Россию?! Зачем? Мы же специально оттуда уехали, а теперь возвращаться?»
Авраам: «Вдруг раздается звонок: ищут молодую пару в Москву для работы в хедере и садике. Тут уж и жена моя загорелась».
Хая-Мушка: «Я помню, что у нас было с собой 300 кг багажа и полугодовалый ребенок Йоси. Везли одеяла, постельное белье, консервы, молочные смеси, каши. Тогда в Москве с кашрутом было еще тяжело. На Рош а-Шана мы были у раввина Лазара».
Авраам: «Вообще, первое время в Москве я был немного ошарашен».
Хая-Мушка: «Мы не ориентировались в московских реалиях. Мусор по привычке выставляли за дверь, чтобы уже потом, спускаясь, захватить его с собой и выбросить. Как это делается в Израиле. Соседи нам этот мусор за дверью подожгли с криками: “Своих хватает! Еще понаехали здесь!”
А эта грязная картошка в магазине? Привыкание шло ужасно. Первые халы на шабат у меня не получились. Мы ели эти тяжелые резиновые халы, потому что других не было. Молочки тоже не было —все везлось из Израиля».
Лужков и сукка
Авраам: «Все началось году в 2001-м. Мы были в гостях, и один из присутствующих упомянул вскользь, что тетя его жены жила на Щукинской. И у нас с Шией Дайчем родилась идея поехать туда организовать для евреев праздник — то ли Пурим, то ли Хануку.
Мы обзвонили людей, пригласили на празднование в школу. Раввин Лазар, услышав об этом, идею нашу очень одобрил, и на каждом фарбренгене говорил, что так и нужно действовать: евреев очень много, а в Марьину Рощу не каждый может доехать, поэтому надо организовывать районные общины.
А потом появилась идея сюда переехать. Хая-Мушка была в Израиле — как раз родился наш второй сын».
Хая-Мушка: «Самым тяжелым было отвозить детей по учебным заведениям, пока мы не решились купить машину. Но сначала Аврааму нужно было получить права. Когда он в первый раз позвал меня показать, как он ездит, мне было страшно. Зато сегодня он уже профессионал».
Авраам: «Я начал отыскивать местных евреев. Сначала по спискам из еврейской общины. Потом — по характерным фамилиям. Меня пригласили на день рождения начальника милиции, а у него в друзьях был хозяин асфальтного завода, еврей. Так постепенно пополнялась наша община».
Хая-Мушка: «Первые годы общинные шабаты проводили у нас дома. Было тяжело, но привыкли. Слава Б-гу! Часто можно было услышать: “Наша бабушка именно так готовила”. Говорили это взрослые люди, лет под шестьдесят. Пять лет тому назад появилась возможность снять отдельное помещение для общины. В жилом доме, но с отдельного входа».
Авраам: «Строение нашей первой сукки сопровождалось криками соседей: “Вот был уже один градостроитель, который строил без разрешения!” — тогда как раз Лужкова сняли. Но с годами привыкли, стало потише. А то в первый год бутылку нам в сукку как-то кинули».
С шести до девяти
Хая-Мушка: «Я стараюсь встать к шести, чтобы успеть всех разбудить, одеть, собрать, покормить. Дети выезжают в 7:40. С девяти утра до семи вечера приходит домработница, помогает по дому. Не готовит, но помогает с подготовкой — почистить, нарезать, помыть.
Школьники приходят к трем, младшие — к пяти. Ужинают все дети вместе. Муж приходит позже, и ему я подаю отдельно. Два раза в неделю ужин — мясной, один раз — молочный. Либо спагетти с сыром и сметаной, либо тосты — они их очень любят. Спать идут к девяти.
Плохой полицейский в семье — это я, добрый — муж.
На шабат я готовлю с няней, и все это перед шабатом относится в наш Бейт-Хабад. В воскресенье приходит уборщица, все моет, и муж возвращает посуду домой.
Готовлю по-всякому: в том числе и израильские блюда, и бухарскую еду — салат из баклажанов, плов, рыбу. Правда, муж не очень любит рыбу с костями, так что чаще я готовлю филе, рыбные котлеты и тому подобное.
Семейство Лившиц
Десять лет я проработала в садике “Ган Менахем”, но вот уже шесть лет, как я не работаю. Работать перестала, когда у меня была двойня. Мне было тяжело, и муж сказал, чтобы лучше я оставила работу и была дома с детьми».
Авраам: «Я отвожу детей в Марьину Рощу. Там же молюсь и еду обратно, в общину, где обычно нахожусь до вечера. Готовлю программу на неделю, хожу по домам, преподаю. Большинство встреч стараюсь назначать в общине, чтобы люди туда приезжали. По воскресеньям у нас здесь есть воскресная школа “Адар”.
В свое время я отвозил мацу и помогал лекарствами пенсионерам в домах престарелых. Была семья, с которой меня познакомил местный участковый. Мама с дочкой-инвалидом. Я помогал им достать инвалидную коляску, ставить рельсы в подъезде.
Домой возвращаюсь примерно в восемь вечера, помогаю укладывать детей, ужинаю, стараюсь пораньше лечь спать».
Маца для гаишника
Хая-Мушка: «У Авраама есть удивительное качество упования на Творца. С молодости! Два года тому назад у нас не было денег, чтобы заплатить за квартиру, — мы уже задолжали за два месяца. Хозяин буквально каждый день звонил и ругался: либо платите, либо съезжайте. Я нервничаю, а Авраам говорит: “Успокойся! С Б-жьей помощью все будет хорошо!” Как? Я уже была готова взять деньги в долг.
И вот какое случается чудо: звонит человек с просьбой установить у него дома мезузы, а потом дает цдаку — ровно необходимую нам сумму, чтобы покрыть долг по квартире. С точностью до копейки.
И когда он приближает других людей к еврейству, он не заботится о своей выгоде — исключительно о душе и сердце другого! Люди знают, что к нему можно обратиться с любой проблемой — от соблюдения шабата до примирения мужа с женой. И еще его люди любят, потому что он бесхитростный».
Авраам: «Однажды меня остановила ГАИ, спрашивают документы. А у меня доверенность как раз закончилась. Ну, гаишник взял документы и зовет меня в здание ГАИ. А там протягивает документы и говорит: “У меня к тебе есть только одна просьба: я никогда не пробовал мацу…” И возвращает мне документы. Без прав, без доверенности на машину, без звонка начальнику. Назавтра у него была маца.
А моя жена умеет меня поддержать. Я всегда стараюсь с ней советоваться, хоть и не всегда мне нравится, когда она начинает меня поучать».
Вечернее платье с одобрения сестры
Авраам: «В кино, театр мы не ходим. Бывает, ходим в ресторан без детей — или на Бронную, или в Марьину Рощу.
На каждые роды я дарю ей золотые украшения — кольца, серьги. Каждую субботу стараюсь принести цветы».
Хая-Мушка: «Еще до того как мы стали встречаться в Израиле, Авраам купил мне в подарок вечернее платье за 600 шекелей. Я надела его на свадьбу сестры. Но когда он мне его подарил, я как раз мыла подъезд и просто не знала, как реагировать: срочно побежала к маме за советом. Потом он еще принес букет цветов на 8 Марта, а я, живя в Израиле и общаясь только на иврите, вообще не знала, что такое Восьмое марта».
Авраам: «Платье купить мне посоветовала старшая сестра Хаи-Мушки. Она заметила, что Хая-Мушка мне симпатична, и посоветовала. А я и купил. И вообще, покупая подарки Хае-Мушке, я всегда брал с собой ее сестру. Для консультации».
Назвать двойню
Хая-Мушка: «Мы даем детям имена вдвоем. Так, у меня первое впечатление от иудаизма почему-то было с ребе Раяцем. Вот и нашего первенца Йосеф-Ицхака я захотела назвать в честь него.И муж согласился. С родителями-бабушками-дедушками никогда никаких проблем по поводу имен не возникало».
Авраам: «На самом деле он родился 7 адара, и нас многие спрашивали, почему мы не назвали его в честь Моше. Второго мы уже назвали Менахем-Менделем в честь ребе Менахем-Менделя. Третий — Цви, в честь рава Милявского».
Хая-Мушка: «Он родился как раз, когда скончался р. Цви. Мы заранее думали об другом имени. Но на обрезании к нам подошел рав Горелик и спросил, назовем ли мы ребенка Цви. И Авраам сразу охотно согласился».
Авраам: «А четвертого — Шалом-Дов-Бера — мы назвали уже в благодарность самому раву Шалому-Беру Горелику. Пятый — Давид, в честь прадедушки. Это уже сестра моя попросила. Обычно Хая-Мушка была против того, чтобы называть детей в честь родственников, а здесь согласилась.
А потом родилась двойня — Сара и Леви. В то время как раз умер Левик Прейсман, отец Авраама Прейсмана, который приезжал сюда преподавать, а я его знал очень близко. Вся моя молодость прошла вокруг этих людей».
Хая-Мушка: «А Сара — в честь праматери Сары. Потом родилась Нехама-Дина в честь ребецен, супруги ребе Раяца. А потом — Эстер-Клара. Она родилась в месяц адар, потому и Эстер».
Авраам: «А Клара — в честь моей мамы. Она умерла шесть лет тому назад».
Хая-Мушка: «А после Эстер-Клары — Рахель-Тойба. Рахель — в честь праматери Рахели, а Тойба — в честь моей бабушки. Как назовем следующих — посмотрим!»
