Яков Миркин: «Любая религиозная структура – это корпорация»

Школа жизни и финансовый университет

– Как удалось человеку с именем Яков Моисеевич Миркин выстроить успешную карьеру в Советском Союзе?

– Она не была слишком успешной, карьеру я только начинал. Стартовой точкой стал конец 70-х годов, меня не оставили в аспирантуре, хотя я мечтал заниматься наукой. Но я попал как успешный студент, а скорее всего, меня просто пожалели, в «научное» место, Главный вычислительный центр Госбанка СССР на Неглинной. Там в самом деле была наука. Речь шла о больших системах автоматизации банков, о моделировании, об исследованиях. Был совершенно уникальный проект анализа всего платежного оборота Советского Союза. 

– Это был первый карьерный этап. А потом?

– Меня забрали в армию финансовым офицером. Я прослужил два года на Дальнем Востоке, в Комсомольске-на-Амуре, это была уникальная школа жизни. Когда ты ехал на трамвае на службу или на детскую кухню за молоком для ребенка, с левой стороны находился металлургический завод «Амурсталь», справа – зоны. А дорогу трамваю могла пересечь колонна заключенных. Они работали на заводе. За частью – тоже зона, справа – полк внутренних войск. Реальность.

У нас там родился сын. Но во время беременности мы сменили 7 или 8 квартир, потому что никто из хозяев не хотел оказаться с грудным младенцем по соседству. Потом мне выбили комнату в офицерском общежитии: странное место во дворе больницы, с сугробами до плеч. Зимой – за 30 градусов, между сугробами бродишь с коляской, шарахаясь от скорых.

Я был молодым человеком, очень правильным. Сейчас бы сказал – странно себя ведущим. Главбухом в строительстве. Первое, что сделал, когда заступил в свой кабинет, – повесил портрет Ленина.  

– Чтобы призвать однополчан вернуться к тем самым «ленинским нормам»? 

– Тем самым объявил: «Отныне все будет правильно». Второе – стал собирать государственное имущество. Незадолго до этого инструменты из военного духового оркестра растащили по квартирам. О, я вернул государству его имущество и был этим очень горд. Несли убытки – стали прибыль получать. Смешно, конечно. А, может быть, и нет. Мне было 24 года, и все меня называли по имени-отчеству. Горжусь, кстати, этим. Был честный, непьющий, правильный, но, надеюсь, легкий человек, пытающийся всем помочь. И они меня уважали в этом качестве.

– Покойный Владимир Войнович говорил: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

– Довольно трудная была служба. Тебя прислали на два года, ты должен дежурить по части, патрулировать, должен быть в комендатуре, ты должен то, к чему назначен. Великие холода. Трудная среда. Но там были великолепные люди, постарше. Командир части, замполит из Одессы. Вспоминаю их с огромным удовольствием. В юности много бродил по стране. Это – опыт, когда чувствуешь на кончиках пальцев, как устроено в ней жизньё.

Потом я вернулся вновь в ГВЦ Госбанка. Но только с перестройкой, в 1986 году, мне удалось поступить в аспирантуру. Дальше началась скорее академическая карьера, потому что через три года, еще в советское время, я стал преподавателем в Московском финансовом институте. Сегодня это Финансовый университет при Правительстве России. 

Еще через три года я стал заведующим кафедрой – первой кафедрой ценных бумаг и финансовых рынков. Создавал образование по финансовым рынкам в России, участвовал в их строительстве в стране. Написал первый большой учебник по ценным бумагам. По нему учился весь рынок. Мы были романтиками, считали, что быстро построим в Москве еще один Нью-Йорк. 

Финансы – область высоких энергий

– Давайте вернемся к изначальному выбору профессии. СССР брежневских времен, плановая экономика, финансовая сфера в классическом смысле отсутствовала. А вы туда рвались.

– Ну, во-первых, она не совсем отсутствовала. Была научная школа, хорошо понимающая, как банки и финансы должны быть устроены в административной экономике. Уникальный, кстати, опыт. СССР был успешен на мировых финансовых рынках. Мы изучали их, финансовое образование включало и рыночные начала. Я успешно окончил математический класс, но не любил ни физики, ни химии. Строгое, но нематериальное, модельное мышление. И еще – образное, писательское. Мечтал о журналистике, о литературном институте. Но в МГУ, по семейному убеждению, в то время еврею вход был заказан. И я вспомнил, что деньги – это очень романтично.

– «Презренный металл» – это романтично?  

– Можете смеяться, но я по-прежнему убежден в этом. Потому что деньги – это великая абстракция, созданная человечеством. «Конечная инстанция», зеркало, отражающее всё на свете, но еще и грубая, зримая сила, довлеющая над нами. Почитал Драйзера с его «Финансистом» и «Титаном», «Деньги» Золя – и дело сделано. Я раз и навсегда решил, что финансы – область высоких энергий, что-то там, в облаках. И не ошибся. Деньги – идеальное поле битвы абстракций, за которыми стоят реальные люди, экономики, идеи, технологии.

– Тогда давайте романтично поговорим о первом заработанном вами рубле.

– Это было в строительном отряде, сразу после первого курса института, в Калининской области. Мы строили поселок, довольно буйно. Интернациональный стройотряд. Юные немцы из ГДР, большие социалисты. Тащишь носилки с раствором и заодно дискутируешь «Капитал» Маркса. Подгоняешь напарника из франкоязычной Африки. Детство и юность – это узаконенное сумасшествие. Там и появился рубль, довольно успешный рубль. Я по традиции хорошего еврейского сына… можно догадаться, что я сделал.

– Отдали первую зарплату папе-маме?

– Купил матери золотые часы.

Выживший, сын выживших

– Кстати, мы еще не успели поговорить о ваших родителях.

– Я буду использовать превосходные степени – не только от любви. Родители – яркие, настоящие. Отец – великолепный авиационный технолог, работал всю жизнь в конструкторском бюро у Ильюшина, получал за каждый новый самолет ордена, пропадал на работе с утра до вечера. Очень мягкий, очень умный. Верх доброты. Как сейчас понимаю, человек совершенно некоммерческий. В семье никогда не было власти денег. Отец был примером работы до упада. Знаете, как он называл своих детей и внуков? «Жизнь моя».

Мама – пианистка, учитель фортепиано. Редкий талант. Чудо энергетики и любви к детям. Их выхаживания. Вечной работы. Всегда по субботам-воскресеньям в семье была музыка, звучало фортепиано. День был пронизан Шопеном и Бетховеном.

У нас была семья из трех поколений. Был идиш, как язык взрослых. Как жаль, что только их! Были молитвы – истинные, были праздники – со всеми, кто уцелел, был чудесный вкус того, что не попробовать уже ни за что.

Они чудом все выжили, я пишу об этом в книге «Открытая дверь». В начале 30-х годов мама выиграла республиканский конкурс. Маленькая 13-летняя девочка из Бобруйска оказалась в ленинградском музыкальном училище. Так она спаслась, потому что в Бобруйске в гетто погибла вся семья: ее мать, отец, трое детей. 

В Ленинграде мама вышла замуж за брата своей лучшей школьной подруги. Вышла замуж 3 июля 1941 года, и тоже спасла всю семью. Отца как инженера сразу же вывезли с заводом на Урал. Мама осталась одна и, чтобы быть с ним, вытащила всю семью в одном из последних эшелонов, уже под бомбежками. И так спаслась второй раз. Никто не хотел уходить, бросать все, что нажито, никто не верил в то, что такое может случиться с Ленинградом.

И еще был один раз, когда семья выжила. Ее спрятали соседи от мамонтовского погрома в Ельце в 1919 году.

Я – выживший, сын выживших.

Ваши дети – самые-самые

– В вашем случае литература – материнские гены, наука – отцовские?  

– Все, что относится к строгому академическому, количественному мышлению, – это, наверное, со стороны отца. Все, что в литературе, в музыкальности, – наверное, по линии мамы. Мой дед, погибший в Бобруйске, – скрипач, мелодист, сочинитель. А еще, как полагается, – сапожник. Я играл на скрипке, как и следует еврейскому мальчику. А заодно – и на пианино. Но приехав домой в классе четвертом, после трех месяцев в пионерском лагере, обнаружил, что все забыл. Буквально все, даже моторику забыл. И моя карьера музыканта сразу же закончилась.

– Не жалеете?

– Мы все можем воображать себя в 10 лет кем угодно. В конце концов мы находим свой талант в чем-то одном, и, если вы в этом успешны, то со всем удовольствием наблюдаете за другими талантами в совершенно иных областях, не завидуя, а просто восхищаясь. И понимая, что вы сами умеете то, что не умеют другие.

– Вы могли бы сформулировать секрет удачного воспитания, в том числе и финансового? Уоррен Баффет, по слухам, дарил внучкам биржевые акции и заставлял отслеживать котировки.

– Финансы – это производная от более важных вещей. Первый совет: очень любить своих детей, быть уверенным, что именно они – самые-самые. Для еврейских семей – это шаблон. Второе – не держать их на коротком поводке, не заслонять собой, не заваливать деньгами и возможностями. Отпустить их как можно раньше, чтобы они попробовали быть самими собой, двигаться. Не перекармливать и не недокармливать.

Третье – быть друзьями, быть всегда на очень близкой связи. Не давить, хотя это трудно. Общаться каждый день. Наши дети могут быть разбросаны по всему миру, но обязательно нужно говорить с ними каждый день. 

Дальше следует все остальное: инвестировать в то, что у детей получается лучше всего. В максимум образования и способности быть мобильным. Никогда не давать в долг, не ставить детей в позицию, когда деньги, вложенные в них, они считают взятыми в долг. Просто вкладывать для лучшей стартовой позиции. Таким образом, вы получите рационального, любящего вас, сообразительного ребенка, который ценит родителей и понимает, что деньги не даются просто так.

И еще – читайте им в детстве. Читайте вслух. Когда вы вместе с ребенком прочитаете ближе к ночи «Остров сокровищ» или «Тома Сойера» – это останется между вами навсегда. 

– В долг не давать, понятно. А на различные бизнес-инициативы? 

– Каждый ребенок рано или поздно воображает себя Цукербергом или Гейтсом. Дайте ему возможность попробовать, если вы можете это сделать. Понятно, что получиться может в одном случае из ста или даже из тысячи. Но ребенок всегда будет помнить, что в меру возможностей семьи ему дали попробовать.

Желательно, чтобы бизнесмен был образованным

– Как насчет профильного высшего образования? Можно ли воспитать будущего миллиардера?

– Мы изначально очень разные. Я профессор, через мои руки прошло очень много детей. Кем они будут – видно сразу. Есть люди, очень жестко ориентированные на коммерцию, на прибыль, на успех. Есть те, кто склонен к власти, и те, кто соединяет деньги и власть. Мы таких видим в бизнесе наверху. С успехом или неуспехом, но люди бизнеса, собственники – это те, кто могут принимать риски, ответственность на себя «под ключ». 

Очень хорошо видны люди-коммуникаторы, посредники, они близки к первым. Их талант в том, чтобы соединять людей, коммуницировать, перераспределять. Они в этом плане очень нужны. 

Конечно, я вижу тех, кого на финансовом рынке мы называем трейдерами, – игроки, удачливые, успешные. Есть люди, которым на рынке просто появляться нельзя, они там обязательно будут неудачниками, и наоборот.

– А вы кто?

– Есть люди письменного стола, им важно найти проблему, исследовать, построить какую-то конструкцию из нее, понять будущее. Я, скорее, ближе к этой категории. 

Есть также инженеры-конструкторы. Не важно, настоящие ли у них детали, или же они создают конструкции из нематериальных вещей, как в финансах, экономике, гуманитарных науках. Но на выходе обязательно будет конструкция, которую можно пощупать.

Ну, и довольно много людей, которые всегда будут исполнителями. Они могут иметь очень высокую квалификацию, но все-таки как люди скорее ведомые, чем ведущие. Они невероятно ценны в экономике, но просто исполняют то, что природа им дала.

Конечно, это очень жесткая классификация. Каждый человек в той или иной мере является смешением тех или иных качеств. Но видно преобладание.

– То есть исполнитель бизнесменом не станет. С другой стороны, насколько нужно формальное образование молодому человеку с задатками коммерсанта? Он свой первый ларек еще в старших классах открыл, в 20 лет у него уже будет сеть магазинов.

– Бизнес, приумножение капитала – это профессиональная деятельность. Летчика учат, и пилот совершенствуется в своих умениях. Это происходит в любых других профессиях, и в бизнесе тоже. Крайне желательно, чтобы бизнесмен был образованным человеком. Он должен уметь работать с информацией, с идеями, с людьми. Он должен понимать бизнес не только как технологию. Надо оценивать экономическую, финансовую составляющую, а еще и психологическую, формируя коллектив. Если бизнесмену это недоступно, он обязательно потеряет деньги. И желательно при этом, чтобы у него были основы юридического, формального мышления. Поскольку экономист, юрист и бухгалтер, работающие внутри бизнеса, могут вознести его до небес, а могут и уронить.

На это способна только литература

– Вы недавно выпустили новую книгу «Открытая дверь». Это художественное произведение, не монография и не учебное пособие. Откуда у вас берется время на литературную деятельность?

– Я просто все время работаю. Сажусь к экрану каждое утро в 6-7 часов утра, а мой рабочий день завершается в 9-10 часов вечера. Во-вторых, когда я понял, что мои тексты пользуются успехом, стал последовательно расширять ту часть рабочего времени, которая относится не к высшему образованию, не к науке, не к публицистике, а именно к литературе.

Еще в детстве я ощущал себя человеком пишущим. В Москве есть Государственный дом радиовещания и звукозаписи, это место хорошо известно по воспоминаниям Дмитрия Быкова. Там в 70-е собирали старшеклассников, была передача «Ровесники» по всесоюзному радио. Проект знаменитого Игоря Дубровицкого. Мы бесконечно спорили. О чем? О жизни. 

В моем совете «Ровесников» был известный поэт Андрей Чернов, сейчас он живет в Петербурге. Были сестры Альбац, одна из них — всем известная журналистка. Был Андрей Райкин. Это хорошая школа, начальный класс, где разбирались тексты. 

В литературу я вернулся четыре года тому назад. Мне бесконечно звонили журналисты. И я решил, что проще написать один раз какой-то текст, выложить в Сеть, как мнение, и предложить журналистам им воспользоваться. И тогда я каждый день стал размещать такие тексты в Facebook. 

– Какая была реакция?

– Очень быстро стало нарастать число читателей: сначала людей моей профессии, потом представителей академического круга. Потом пришла интеллигенция. Это было время кризиса, очень важно было дать понять, как быть, как поступить. В какой-то момент я окончательно решил для себя, что сейчас в России бессмысленно быть макроэкономистом. Государство – большой корабль, его тяжело повернуть, когда он идет не тем курсом. Его судьба зависит от того, что мы называем моделью коллективного поведения. Гораздо важнее быть не техническим ученым, а работать с людьми, с их мозгами, с тем, что они думают о жизни, как ведут себя массово. И на это способна только литература. Тебя читают не 300–400 человек, пусть самых властных, а тысячи.

Поэтому я выстроил для себя очень странную карту деятельности. С одной стороны, продолжаю быть ученым, у меня есть бизнес-проекты, я профессор Финансового университета, заведую отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН. С другой стороны, стараюсь действовать публично как колумнист, как публицист, влияя через прессу первого уровня на общественное мнение. И, наконец, литература. Самое важное. Мы даже пьесы стали ставить. Весной были премьеры – успех, аншлаг.

– На вашем сайте выложены отрывки из «Открытой двери». Это сборник человеческих историй, я правильно понял?

– Мне говорят, что это новый жанр. Короткие тексты, эссе. Истории, которые чаще всего основаны на реальных событиях. Есть и другие куски, которые для себя называю в кавычках «библейскими», в них я действую как книжник. Наверное, две-три тысячи лет назад на Земле Обетованной точно так же сидел бы и пытался писать, как надо быть и как надо жить. Не назидательно, кратко, очень разно, чужими историями, просто как точка отсчета для думающего человека, чтобы понять, как быть дальше. Да, это мозаика. Мне часто говорят, что от нее не оторваться. И еще – я требую от себя самого звонкого, чистого языка. Проза – как захватывающая, другая реальность, в которую вы входите сразу, как только видите первое название. Текст в полторы страницы прозы должен иметь ту же силу, что и стихи, когда мы плывем с первых же слов.

Какой коллективный человек, такое и государство

– Что вы думаете об экономике современного Израиля?

– После Второй мировой войны 15-20 стран совершили экономическое чудо. Азиатские страны, послевоенная Германия, Италия, Испания, Португалия, отчасти Франция. Великое чудо совершил и Израиль. Во всех этих странах были задействованы модели коллективного поведения, которые приводят к более зрелым обществам. К тому, что называется «открытая социальная рыночная экономика с высоким уровнем жизни, ориентированная прежде всего на средний класс».

Мы опубликовали подробную книгу о том, как это делалось в азиатских странах. В этом году в ИМЭМО выпустим еще одну книгу, где как раз опишем аналогичные процессы в послевоенной Европе и в Израиле. Эти книги – руководство к действию. Справочник, как изменить модель коллективного поведения в России. Что сделать, чтобы побудить общество, государство к быстрому росту, развитию, модернизации. К тому, чтобы главной целью были качество и продолжительность жизни.

Сейчас российская система понимает человека как подчиненного, обходящего законы, выводящего капитал, избегающего налогов, человека нарушающего, которого нужно поставить в самые жесткие рамки. Отсюда – вертикали, огосударствление, тяжелейшее административное и налоговое бремя, иррациональность решений, бесконечный рост наказаний.

В книге мы, наоборот, обращаемся к человеку, действующему ради и личной, и общественной пользы, к человеку очень активному, к человеку, генерирующему идеи. Пытающемуся быть свободным, независимым, создающему новые семейные активы.

Какой коллективный человек, такое и государство. Пример – иммигрантские государства. Они всегда очень активны и инновационны. Они опережают других, потому что иммигранты – это особые люди. 

– В чем именно проявляется особенность?

– Это люди, которые бросили всё, решив начать новую жизнь. Люди рисковые, поэтому они ведут себя особенно. Это очень хорошо видно на примере США и Канады. Когда я как исследователь сравниваю экономическое поведение США и Западной Европы, то вижу очень большие отличия. С одной стороны, стая более свободных и независимых, рискованных людей, которые любят всё новенькое, а с другой стороны – более ординарное, устойчивое консервативное мышление Западной Европы (Великобритания и Ирландия – не в счет). Так называемая «континентальная» модель против «англо-саксонской». Поэтому США так часто идут на опережение.

Примерно те же слова я мог бы сказать о тех, кто приехал в Израиль. Все очень разные. Но есть общее ядро. Более зрелое, активное, инновационное и образованное мышление, принимающее высокий уровень рисков. Очень подвижное. Жизнь экономики зависит в конце концов от того, имеем ли мы дело с книжниками. Второе – это инвестиции, особенно внешние, возможности трансфера технологий, способности навести в этом мосты, например, мост США–Израиль или Израиль–еврейские общины. Третье – когда малые группы и народы находятся в сверхконфликтном окружении, это генерирует очень высокую энергию, инновационность, большую сплоченность, доверие друг к другу. 

– То есть какой-то особой израильской уникальности нет, есть просто удачная совокупность факторов?

– Всё сказанное верно для любой малой народности, которая живет в большом государстве и подвергается давлению. Или, когда речь идет о небольших группах, объединенных по религиозным признакам. В России это не только евреи, но и армяне, греки. Если говорить о сплочении по религиозному признаку, есть пример старообрядцев, которые в первой половине XIX века поставили на ноги российскую легкую промышленность.

Но говорить только так было бы неправильно и несправедливо. Каждый из нас – выживший. Мы родились от выживших. Выживших во многих поколениях, подвергавшихся уничтожению. За этим – память, отчаянность выбора, который мы делаем, особая энергетика, страх за детей, который сам по себе обладает огромной творческой силой. И, конечно, ощущение, что мы, сами по себе, – удачный проект, успешный. 

– А почему развалились советская промышленность и сам Советский Союз?

– Он мог еще долго существовать. Очевидная причина – это негативный кадровый отбор. Была бы более искусная группа людей во власти, СССР мог бы существовать гораздо дольше. Второе, конечно, – неэффективная экономика. Я это видел своими глазами в 1980-е годы. 

В Комсомольске-на-Амуре банка сметаны была счастьем. Потом я попал на Северо-Запад, это другая крайняя точка страны. Там в начале 1980-х годов, через тридцать с лишним лет после войны, впервые увидел продуктовые карточки. Много путешествовал по регионам, везде было чувство стагнации. Титанические, ненужные проекты при загнанной гражданской экономике. 

Да, конечно, было падение цен на нефть в конце 1980-х. Было огромное бремя военных расходов, избыточное и неэффективное. Был жесткий перекос в сторону тяжелой промышленности. Был очень большой разрыв между Москвой и другими регионами. СССР уже тогда зависел от спроса и мировых цен на топливо и от импорта зерна.

Все это создавало сверхконцентрации рисков. 

Финансисты хорошо знают, что, когда риски избыточны, сосредоточены в какой-то одной точке, где-то обязательно «поедет». Как мост. Он стоит, он существует, но по нему расползаются трещины. Стоит только возникнуть шоковой нагрузке, и мост начинает разрушаться. 

Без доходной базы религиозная структура не выживет

– Вопрос из совершенно другой сферы: могут ли российские еврейские структуры стать самоокупаемыми, перестать жить на дотации? Проще говоря, может ли религия зарабатывать деньги?

– Если говорить об опыте, то да, конечно, могут. Это хорошо видно на примере православной церкви. Ты все покупаешь, хотя это называется пожертвованием. Приходишь в монастырскую столовую за щами, тебя кормят, но считается, что ты жертвуешь. Ты покупаешь, но формально тебе – щи, а ты – от чистого сердца даришь. 

Любая религиозная структура – корпорация. Пусть в кавычках, но это корпорация. У нее своя структура управления, источники доходов, затраты. Конечно же, без доходной базы она быть не в состоянии. Всё то, что говорится в любой конфессии о бесплатности, о бескорыстности, о помощи, – верно, но не в рамках структуры, которая является корпорацией. Надеюсь, что эти рассуждения не должны никого обидеть. Я говорю об экономической, финансовой машине, без которой любая иерархия, любая сложная структура, в том числе имеющая религиозное предназначение, не может существовать. 

Итак, чтобы выполнять свои функции и задачи, «религиозная» корпорация должна иметь возможность расширяться, покрывать затраты. Значит, иметь свою доходную базу и имущество. Стремиться к тому, чтобы свою доходную базу увеличить. Неважно, как это будет называться: пожертвование, прямая продажа товаров и услуг «религиозного предназначения». В экономическом смысле все равно будет иметь место продажа. Те, кто религиозен, потребляют эту продукцию и возмещают затраты.

– Хорошо. Предположим, что вчера в синагоге преподавание Талмуда велось бесплатно, а сегодня с прихожан будут взимать деньги. Они не разбегутся?

– Сначала нужно говорить о том, что сама еврейская община в России сокращается. Насколько помню, сейчас речь идет о примерно 200 000 человек, и, наверно, она продолжает размываться. Кроме того, если человек бесплатно изучал Талмуд, это означает, что все равно за него кто-то платил. И рациональный человек должен понять: был поток помощи, если сегодня он прекращается, а вы хотите, чтобы община продолжала существовать, то необходимы пожертвования или нужно платить за услуги, опираясь на самих себя. А что делать?

– Если бы у вас было больше свободного времени, какую книгу вы написали бы? О чем?

– Я написал бы не одну книгу. Число сюжетов, идей и людей бесконечно. Но, наверно, это была бы все равно одна и та же книга. О чем? Об удовольствии быть. О том, как всё устроено. Как справиться со временем. Как не нанести вреда. Как быть думающему, рациональному человеку, живущему в вечно переменном, испытующем тебя мире, чтобы выплыть, дать больше и лучше места для своей семьи. Как пить жизнь, не забывая наслаждаться. Как оттолкнуться от меня, от моих текстов, чтобы найти собственную философию, свой набор идей, свое понимание, как быть дальше. Без этого мы не можем существовать. Думание – преимущество народа.